Плато искрилось ослепительным снегом. Складки гор, как морщины на шее старика, уходили ввысь. В этот день Вьюшкин решил попытать счастья в одиночку. Отпуск был на исходе, сигареты давно кончились, приходилось изменять своим принципам и курить чужие. На плато царил балаган — разноцветный палаточный городок утопал в музыке и праздности. Не хватало только подъемников, тренеров-инструкторов и горных лыж. Все словно забыли, зачем они здесь.

Вьюшкин собрал необходимое, получился огромный рюкзак, прихватил с собой ледоруб и тронулся в путь.

«Сегодня или никогда, — пульсировала в голове неотвязная мысль, — завтра кончается отпуск, надо уезжать и снова год томиться на работе в ожидании отпуска... сегодня — последний шанс».

Возможно, его вело провидение, но в этот раз он, не задумываясь, выбрал восточный склон горы Гюшу, самый крутой и сложный. Через пару часов он забрался довольно высоко, но неловко наступил на лавину. На лавину наступать нельзя, лавина сошла. Вьюшкина закрутило, понесло, рот набило снегом, снег лез даже за шиворот.

«Все, ангина обеспечена», — мелькнула запоздалая мысль.

В какой-то момент он почувствовал, что с него срывает рюкзак, это было уже слишком... потерять импортный рюкзак, который достался с таким трудом... Вьюшкин вцепился в рюкзак мертвой хваткой, но ледоруб при этом выпустил...

— Рюкзак не отдам, — твердил он, кувыркаясь в снежном вихре.

Ледоруб как бы на прощанье пару раз больно приложил Вьюшкина и перешел на соседнюю орбиту.

Наконец, Вьюшкина основательно тряхнуло, он почувствовал, что падает вертикально вниз, а лавина уже без него понеслась дальше. Он понял, что попал в гигантскую расщелину... Но теперь, как бы в благодарность за верность, рюкзак спасал Вьюшкина, цеплялся и тормозил за выступы и работал, как парашют. В конце полета он упал на что-то мягкое, рюкзак рухнул на него, и тут же он почувствовал крепкий пинок пониже поясницы. Вьюшкин по баллистической кривой пролетел по воздуху несколько метров и тяжело плюхнулся.

— Послушайте, вы, — услышал он густой баритон, — нельзя ли повежливее, ведете себя, как в общественном транспорте.

Вьюшкин огляделся... После яркого горного солнца глаза медленно привыкали к мягкому ровному свету. Он находился в довольно комфортабельной пещере, больше напоминающей хороший «люкс» в профсоюзном санатории закрытого типа. Правда, часть пещеры занимала какая-то сложная аппаратура. Подрагивали стрелки многочисленных приборов, мерцали индикаторные лампочки, светились экраны телевизоров и осциллографов.

Напротив Вьюшкина в широком кожаном кресле сидел и улыбался снежный человек. Вьюшкин его сразу узнал по описаниям в серьезных научных журналах и рассказам очевидцев. Ошеломленный, он еще продолжал прижимать к себе импортный рюкзак и удивленно молчал.

— Да, да, я тот самый, из-за которого вы топчете снег там внизу на плато, — прервал первым молчание снежный человек. — Вот ведь как получается, ищешь, ищешь, а нашел — и сказать нечего...

— Гу-уль, — врастяжку произнес Вьюшкин. В нем постепенно пропадал страх и просыпался здоровый дух исследователя и первопроходца.

— По-вашему гуль, или йети, или гоминоид, — дружелюбно заметил снежный человек, — называйте как хотите, но зачем же падать, как снег на голову, и потом, этот чертов рюкзак, набитый камнями.

— В рюкзаке все, что нужно умному в горах... Гуль усмехнулся:

— Как у вас там говорят: ...«Умный в горы не пойдет...»

«Начитан и образован», — мгновенно подметил Вьюшкин, он уже вел наблюдения.

— Так я в вашем распоряжении, — продолжал снежный человек, — уж коли вы первый у меня в гостях, я готов отвечать на ваши вопросы.

— Местожительство, возраст, образование, — выпалил Вьюшкин и, окончательно успокаиваясь, развязал рюкзак и достал портативный магнитофон.

— Похоже, вы меня оформляете на работу, — с иронией заметил гуль. — Ну, пусть будет по-вашему... Я из Ню-Галактики, она является зеркальным отражением вашей Галактики и потому не просматривается через ваши телескопы.

— Сейчас многие, чуть что, говорят, «мы — оттуда», — усомнился Вьюшкин.

— Человеку, даже снежному, надо доверять, — холодно заметил гуль, — иначе наш разговор теряет смысл.

— Доверяй, но проверяй, — как можно мягче сказал Вьюшкин. — Сейчас столько пишут о потере бдительности.

— Ну что ж, — с пониманием сказал гуль, — могу показать свое командировочное удостоверение и другие ню-документы...

— Что вы, что вы, — извинился Вьюшкин, — конечно, вы — оттуда.

— Так на чем мы остановились? — смягчаясь, сказал гуль. — На возрасте... о возрасте у нас говорить не принято, — гуль задумался, — работаешь, пока соображаешь... А с образованием совсем просто — мы родимся сразу с оконченным высшим образованием, так сказать, генетическая инъекция, я, например, ню-геопалеонтолог. .. вы уж простите меня, но для нас вы — ископаемые.

— Однако, — смело возразил Вьюшкин, — судя по вашему, простите, виду, вы ближе стоите к отряду приматов, чем мы — ископаемые.

— Не более, чем оргкомбинезон мехом наружу, — похоже, гуль жаловался, — вы знаете, по вечерам в горах бывает прохладно.

— Да уж не Ташкент, — согласился Вьюшкин, вытряхивая из ушей снег — только теперь он почувствовал, как болит помятое в лавине тело и ноет место пониже поясницы.

— Я здесь в научной командировке, — продолжал гуль, — изучаю вас, мысленно, так сказать, препарирую.

— В одиночку, — удивился Вьюшкин, — без замов, помов, начлабов, лаборанток и прочих.

— Штаты такие, — тяжело вздохнул гуль, — им оттуда, из Ню-Галактики кажется все просто, в общем — бюрократы.

— Я вот тоже в одиночку, на свой страх и счет, — посочувствовал Вьюшкин.

— Вы — настоящий энтузиаст, — похвалил Вьюшкина гуль, — я вас давно приметил, вашему моральному облику и упорству можно позавидовать. Не то что некоторые. — Гуль нажал одну из кнопок, и на телевизионном экране как на ладони высветился палаточный городок на плато. — Уж полдень близится, а они пьют утренний кофе... А вот и ваш главный фальсификатор.

На экране телевизора крупным планом Вьюшкин увидел спецкора одного из полутолстых журналов, самого крупного специалиста по гоминоидам, участника уже многих экспедиций.

— Если бы меня не было, — пояснил гуль, — он бы меня выдумал.

— Еще бы, — согласился Вьюшкин, — суточные, командировочные, высотные, кислородные, гонорар за репортаж с места событий и популярность...

— Вы только посмотрите на его проделки, — похоже, гуль был не на шутку возмущен. Он включил экран другого телевизора. — Видеофильм, снятый мною ночью в ИК-диапазоне. Вот он выползает не из своей палатки, ну, это его личное дело, а вот он недалеко на склоне организует гигантские следы, ему даже лень подняться повыше... А вот и вы все утром с разинутыми ртами.

В восторженной толпе Вьюшкин увидел и себя с отвисшей от удивления челюстью. А в центре журналист сосредоточенно делает гипсовые слепки с гигантских свежих следов.

— Было такое дело, — вспомнил Вьюшкин, — мы все были потрясены увиденным.

— Еще бы, — гуль не скрывал своего раздражения, — рост у меня, конечно, под два метра, рост настоящего мужчины, но зачем же мне полуметровая ступня, совсем не эстетично, а в человеке и в гуле тоже все должно быть прекрасно!

Несмотря на треволнения, Вьюшкин почувствовал голод, он достал из рюкзака два последних сухаря.

Гуль сочувственно усмехнулся и, не вставая, нажал несколько кнопок на пульте ящика, похожего на обычную бытовую чудо-печку. В печке заурчало, захрюкало, открылись жалюзи и выдвинулся поднос с двумя комплексными обедами... Вкусно запахло домашним борщом.

— Прошу, — пригласил радушно гуль, — время обедать, каков ни есть, а хочет есть, как у вас говорят... Даю обед... и уберите ваши сухари.

Вьюшкин сглотнул набежавшую слюну, последнюю неделю он в основном питался сухарями и эдельвейсами.

— Откуда все это?

— Мысленно могу материализовать любое блюдо, — видно было, что гуль доволен произведенным эффектом. — Важно знать рецепты.

У нас мысль еще не достигла таких материальных высот, — признался Вьюшкин и честно положил два своих сухаря на поднос.

Обед прошел в теплой, дружественной обстановке. Гуль уговорил Вьюшкина, и тот убрал свои сухари в рюкзак. Общий стол их окончательно сблизил, чувствовалось, что йети соскучился по обществу. В откровенной беседе время пролетело незаметно, и, посмотрев на часы, Вьюшкин заволновался.

— Мне пора, — сказал он. — Меня наверняка ищут.

— Не пущу, — расстроился гуль, — меня сто лет ищут — и ничего.

— Мне завтра на самолет, а послезавтра на работу.

— Работа — это серьезно, — вздохнул с сожалением гуль, — у меня тоже научная программа, квартальный отчет на носу, его будут читать множество ню-инстанций и утверждать.

Потом, не без умысла, Вьюшкин достал фотоаппарат, поставил затвор на автоспуск и они в обнимку с гулем фотографировались. Потом гуль беспорядочно, но от души нажимал кнопки своей чудо-печки, набивая рюкзак Вьюшкина всяческой снедью — плавлеными сырками, полтавской колбасой, кабачковой икрой... Рюкзак уже закрывался с трудом, и гуль, материализовав авоську, набил ее рыбными консервами, пачками сигарет.

— И не благодари, — приговаривал он, — друг ты мне или не друг?

— Гуля, может, пойдешь со мной, — с грустью попросил Вьюшкин, — у нас там на плато неплохие ребята, будут рады...

— Не могу, сам понимаешь, научная работа... готовлю докторскую «Человек — друг вселенной».

— А как же я выберусь, — спохватился Вьюшкин, — из твоей расщелины?

— Пустяки, обычный принцип пылесоса, включу систему — и тебя, как пыль, высосет на поверхность, приготовься.

Они еще раз на прощанье обнялись.

— Я готов, — отрапортовал Вьюшкин, поправляя лямки рюкзака, авоську он прижимал к груди.

— Адрес знаешь, заходи на следующий год, — сердечно сказал гуль, — три, два, один, — отсчитал он и нажал большую красную кнопку.

Послышался нарастающий гул, и Вьюшкин почувствовал, как его плавно потянуло вверх, он вылетел на склон горы и совершил мягкую посадку в снег.

Вскоре он собрав почти всех обитателей палаточного городка, горячо и сбивчиво рассказывал о снежном человеке.

Журналист-энтузиаст, недовольный всеобщим вниманием к Вьюшкину, потребовал доказательств.

— Пожалуйста, — пожал плечами Вьюшкин и включил магнитофон. Все внимательно прослушали ответы гуля, его рассказ про Ню-Галактику.

— С тобой не соскучишься, Вьюшкин, — покачал головой журналист, — ты запиши меня, я не такое тебе наговорю.

— Тогда вот, — достал фотоаппарат Вьюшкин, — проявляйте пленку.

Проявленную мокрую фотопленку по очереди просматривали все.

— Гастродуоденит в стадии ремиссии, — поставил окончательный диагноз энтузиаст врач-рентгенолог, — типичная картина, видите рубцы на луковице...

— Ну, а что вы скажете на это, — закричал в отчаянии Вьюшкин, вынося из палатки рюкзак с авоськой... Рыбные консервы, сыр, полтавскую колбасу и сигареты он царским жестом высыпал на снег.

— Нехорошо, Вьюшкин, утаивать продукты, — сказал укоризненно журналист, — в горах все общее.

— А еще стрелял сигареты, — напомнил кто-то с презрением.

И все потянулись к палаткам... Смеркалось...

На следующее утро, едва солнце выглянуло из-за горы Рюшю, Вьюшкин, ни с кем не попрощавшись, тронулся вниз в долину. Проходя мимо разбросанных на снегу продуктов и пачек сигарет, он горестно отвернулся. Авоську и колбасу уже кто-то прибрал.

«Ну я-то видел и разговаривал с ним, — печально успокаивал себя Вьюшкин. — И расщелину я запомнил. На следующий год накоплю денег, приеду, я им докажу».

Почти в конце спуска на снегу он увидел настоящие следы гуля.

«Возможно, гуль здесь, где-то рядом, работает, исследует нас, человеков», — тепло подумал Вьюшкин.